Поэт и композитор, отличный среди людей и равный перед судьбой. 
23 июня 2015 года ушел из жизни Асеф Мехманович Абдуллаев (Асеф Мехман), один из замечательных деятелей лезгинской национальной культуры, земляк, близкий друг и сподвижник Забита Ризванова и Байрама Салимова, Дурии Рагимовой, Омара Аюбова и Расима Гаджиева, автор проникновенных газелей и многочисленных песен, полюбившихся народу и вошедших в золотой фонд современной лезгинской музыки. 
Его кончина воспринимается особенно тяжело, когда на смену уходящим талантам почти никто не приходит, а зияющих брешей на литературной, музыкальной, театральной ниве становится все больше. Жизнь и творчество таких людей всегда будут привлекать внимание, и их величие вполне осознается, к сожалению, только после пережитой утраты.
Навестив тяжелобольного друга за несколько недель до кончины, желая подбодрить его, я обещал рассказать о нем читателям журнала «Алам», хотя и чувствовал, что очередного номера он, наверное, уже не увидит. Это предчувствие усилилось с наступлением священного для мусульман месяца Рамазан, и вот оно сбылось, неотвратимое случилось.
Примерно в такое же время, годом раньше, скончалась его супруга Сари, к которой он относился с величайшим благоговением и любовью, потом Чимназ, старшая сестра Асефа, заменившая ему рано умершую мать. Все трое похоронены рядом на Махачкалинском кладбище, западнее поселка Семендер. Мне же, помянув их добром, остается исполнить свое обещание.

1
Все было в нем ладное: добрая душа, привлекательная внешность, отзывчивый характер. И все это дано ему самой природой, и конечно, большой талант. Слава шествовала перед ним, а сам Асеф Мехман скромно следовал за ней. Как это случилось, никому не ведомо. Однажды, еще в середине пятидесятых годов прошлого века, у него, как бы сама по себе, родилась песня «Черные глаза», которую ежедневно передавали по радио, и она стала настолько привычной и родной для слуха, что уже тогда воспринималась как народная. Асеф Мехман добродушно усмехался в прокуренный ус: «Конечно, народная, ведь именно для народа я ее и сочинил».
В это время он работал учителем в одной из школ Дивичинского района Азербайджанской ССР. Об этом периоде композитор подробно рассказал в своих воспоминаниях, опубликованных в Махачкале отдельной книгой под заголовком «Сам о себе». Будучи автором упомянутой и нескольких других популярных песен, Асеф Мехман тогда же по собственному почину познакомился с Забитом Ризвановым и был приглашен в гости. Там, как свидетельствует дневниковая запись Забита Ризванова, он впервые прочитал свою драматическую поэму «Каменный сундук». С той поры прошло 30 лет, и вот 1986 году, она, уже основательно переработанная автором в полноценную пьесу в стихах, оказалась в моих руках.
Асеф Мехман, видимо, имея какое-то намерение, попросил перевести ее на русский язык. В результате он получил добротную работу в белых стихах, вполне готовую для инсценировки. Надо полагать, в его архиве этот перевод сохранился. Впоследствии, после краха СССР, по пьесе «Каменный сундук» готовился спектакль в Лезгинском государственном муздрамтеатре имени С.Стальского. Это обстоятельство позволяет думать, что пьесу долго не принимали к постановке и поэтому для подстраховки потребовался ее русский перевод. Кому это понадобилось, трудно сказать, но уж точно не идеологическому отделу обкома КПСС.

2
Трудное детство и ранняя юность с лишениями и огорчениями, которые, как правило, сопровождали жизнь семьи, пострадавшей от репрессий довоенных годов, научили Асефа Мехмана быть покладистым, но не податливым, рассудительным, но не равнодушным. Он не замкнулся в себе, не ожесточился, напротив, ему с избытком хватало и чувства справедливости, и желания быть полезным народу и стране. То, что он не умел и не хотел хитрить, кривить душой и идти против совести, выделяло его среди окружающих. Может быть, кто-то, исходя из сугубо личных соображений, и принимал его за наивного простака, из которого удобно вить веревки, но на поверку он оказывался верным другом и надежным товарищем.
Жизнь и в Дивичинском районе, и позднее в Махачкале была сопряжена со многими сложными коллизиями. Она доставляла неприятности и нежданные хлопоты, часто отвлекала от творческой работы, но не в состоянии была взять верх над ним и повергнуть в отчаяние. В этом единоборстве у Асефа Мехмана выработалась универсальная защита – чувство юмора – умение посмеяться над неблагоприятными житейскими обстоятельствами, посмотреть на себя со стороны. Юмор помогал справиться с большими и малыми обидами, неудачами и просчетами, разочарованиями и обманом. В обществе редко кто видел его в дурном расположении духа. Всякий, кто более или менее хорошо знал его, мог с уверенностью сказать: это – веселый, жизнерадостный человек, с которым приятно иметь дело.
На протяжении всей своей долгой жизни он будто бы занимался одной непрерывной работой – творить добро. Это он делал не по обязанности, а по велению души. Его добрые дела не имеют счета, потому что были незаметны и не требовали ответной благодарности. Кому полезным советом, кому конкретным действием он облегчал положение и вселял уверенность в тех, кто обращался к нему. Даже когда дело было ему явно не по плечу, он не считал обременительным для себя ходатайствовать и похлопотать за просителя.
Один просит денег взаймы, другой зовет на семейный совет, тот рассчитывает на заступничество, этому нужно помочь с пропиской. Кто-то ищет жилье по найму, другому необходима рекомендация к врачу. Дела мелкие, житейские, но как быть, если они наталкиваются на непреодолимые препятствия. Асефу Мехману удавалось содействовать всем, тем он и был полезен и незаменим. Ныне такие вопросы решаются деньгами, не говорю взяткой, но Асеф Мехман успешно решал подобные проблемы словом. К его слову прислушивались…

3
Он умел ладить с людьми разного темперамента: с прагматичным Байрамом Салимовым, принципиальным Забитом Ризвановым, импульсивным Расимом Гаджиевым, добродушным Омаром Аюбовым, сентиментальной Дурией Рагимовой, практичным Алирзой Саидовым, непритязательным Шах-Эмиром Мурадовым, вольнодумным Келентаром Келентаровым, рассудительным Иззетом Шарифовым, язвительным Абдулом Раджабовым, деловитым Меджидом Гаджиевым и многими другими писателями, поэтами, артистами, художниками, учеными, военными, милиционерами, инженерами, рабочими, колхозниками. Всех этих качеств хватало и ему самому, но в такой пропорции, что ни одно из них не перекрывало другого. Поэтому присутствие Асефа Мехмана в любом обществе не было тягостным, напротив, везде его встречали радушно, а расставались с непременным желанием увидеться вновь.
Он любил и умел беседовать, причем в его беседах не было ни грана манерности, хотя в них сохранялась традиция старины с ее обстоятельностью и ненавязчивой дидактикой. Речь становилась живой и образной по мере того, как он сам увлекался рассказом. В то же время Асеф Мехман был и внимательным слушателем. Знал он редкие слова и устойчивые выражения, присущие речи южных лезгин: они в обилии встречаются в его стихотворениях, особенно газелях. Можно сказать, что эти газели и являются продолжением его реальных бесед с разными людьми и по различным поводам. Свидетельством тому многочисленные поэтические посвящения. Данное обстоятельство подводит под газели конкретный жизненный субстрат, придающий языку поэта непреходящую прелесть и необыкновенную выразительность.
Подавляющее большинство таких произведений легко ложатся на музыку, и это, вероятно, является следствием того, что Асеф Мехман, в отличие от многих лезгинских поэтов, мыслил музыкальными категориями. Каждое слово имело свое собственное звучание, как и струны на его благодатном таре. Жаль, что теперь на нем некому играть…

4
Как ни странно, но наиболее ярко, весомо и убедительно его музыкально-поэтический талант раскрылся в последние 25 лет жизни. С достижением пенсионного возраста, а это совпало с распадом СССР, он немедленно ушел на заслуженный отдых и всецело отдался художественному творчеству. Его активность на этом поприще порой зашкаливала. В это время родились самые лучшие газели, свежо и более оптимистично зазвучали новые мелодии, в том числе отразившие и веяния времени, к примеру, песня, посвященная шейху Мухаммаду Ярагскому, наставнику дагестанских имамов Гази-Мухаммада, Гамзат-бека и Шамиля.
Может быть, раньше этому всплеску творческой активности в некоторой степени препятствовали служебные обязанности по работе на Дагестанском радио или определенные ограничения иного порядка, о которых вскользь сказано выше. Сейчас об этом трудно судить, а сам Асеф Мехман эту тему обходил молчанием. Не вызывает сомнения только то, что к этому времени у него накопилось много такого, которое настоятельно требовало выхода к народу – к ценителям поэтического слова, музыкального и театрального искусства.
В этом отношении весьма любопытно сравнение Асефа Мехмана с его ближайшим другом Байрамом Салимовым, ушедшим из жизни в 2014 году, также в возрасте 85 лет. В выпущенных после достижения шестидесяти лет книгах Байрам Салимов публиковал, как правило, избранное из предыдущего и переводы на русский язык. А новые сочинения Асефа Мехмана рождались именно в этот период буквально на наших глазах. Примечательно, что его старший современник Забит Ризванов создал самые значительные прозаические произведения – исторические романы и повести – также после официального выхода на пенсию, в последние шесть лет своей жизни. Некоторые из них посмертно изданы в Махачкале отдельной книгой под заглавием «Южнее Самура» (Дагкнигоиздат, 1996 г.).
Целый ряд литературно-музыкальных мероприятий и встреч с публикой, приуроченных к юбилейным датам Асефа Мехмана, и прошедших в Москве, Махачкале, Дербенте и Баку, удачно дополнили индивидуальную творческую деятельность замечательного поэта и композитора. Определенная популярность видеозаписей с этих вечеров свидетельствует о том, насколько велика и искренна любовь зрителей к его творчеству.
Все трое внесли огромный, неоценимый вклад в лезгинскую национальную культуру и наравне с другими поэтами, писателями, композиторами создали целую эпоху, которую условно можно назвать Лезгинским Ренессансом, эпоху, ушедшую в прошлое вместе с ними.

5
Лично меня всегда удивляло фантастическое постоянство привязанностей Асефа Мехмана. К примеру, непосвященному бывало трудно понять подоплеку его шутливых перебранок с Байрамом Салимовым. А в день его похорон Асеф Мехман, как бы шутя, сказал: «Он ушел раньше, чтобы подыскать мне там место получше». Их ничем не омрачаемая дружба продолжалась в течение шестидесяти лет. Его величайшее уважение и неизбывная любовь к сестре Чимназ стала притчей во языцех. На всю жизнь он сохранил привязанность к городу Кусары, где провел, по собственному признанию, три незабываемых, самых приятных для него дня в гостях у Забита Ризванова. Своему родному селению Эчехюр он посвятил проникновенные строки ряда стихотворений. А одну прелестную газель с наставлениями адресовал моему внуку Джамалу, потому что участвовал вместе со мной в сватовстве.
Он очень бережно и любовно брал в руки свой тар, когда созревающая мелодия настойчиво просилась к струнам, но не забывал и старенькое пианино, с которым ни за что не хотел расставаться. Была у него устойчивая страсть к игре в нарды, научил соответствующим правилам супругу Сари и иногда проигрывал ей, может быть, понарошку, но так, чтобы та не заподозрила уловку. Смерть жены подкосила здоровье поэта и композитора: в течение нескольких дней он сильно похудел и настолько ослаб, что уже ходил с трудом. Он сам заказал и установил у изголовья своей будущей могилы надгробный камень с надписью собственного сочинения.
Постоянство привязанностей выработало в нем обостренное чувство ответственности и обязательности. Невозможно представить Асефа Мехмана, который не исполнил бы данного кому-либо обещания или отказался от собственного зарока. В дольнем крае он, по его словам, завершил все обязательные дела и ушел совершенно умиротворенным, полностью готовым к тому, что неотвратимо должно наступить.
Мы знаем честного и чистого Асефа Мехмана, поэта и композитора, отличного среди людей и равного перед судьбой. Другой человек с таким именем и такими качествами нам не известен. Личность, не имевшая и не признававшая границ, надуманных условностей как в жизни, так и в творчестве. У нас осталась добрая память о большом друге, а еще – его очень интересные и самобытные музыкально-поэтические творения, о которых будем вспоминать, говорить и восхищаться их необыкновенной близостью с подлинно народными истоками.

Ризван РИЗВАНОВ