Исторический субстрат стихотворного фрагмента, принадлежащего Далаху из селения Стlур. 
В литературной жизни лезгин после Зайнаб Хиневи (XII в.) единственным известным на сегодняшний день знаменательным явлением на рубеже XII-XIII вв. можно считать творчество поэта Стур Далаха (лезг. СтIур Далагь), младшего современника Низами Гянджеви. Первое известие о нем появилось в 1992 г. в ежемесячной газете «Самур», издающейся в Баку на лезгинском языке. Автором небольшой заметки о нем Э.Багировым, там же размещен фрагмент, по всей видимости, пространной элегии, принадлежащей Стур Далаху и посвященной памяти скончавшегося Низами Гянджеви, которого тот называет своим другом: «Дуст кьена Ганцах пата».

Текст фрагмента и его подстрочный перевод на русский язык выглядят следующим образом: Низамидиз элегия. Ильясан ругь хъфена,/ Хъиляй дагълар ифена./ Кьудкъад йисни тахьана,/ Дуст кьена Ганцах пата,/ Гъуцарни пелеш ятIа?! Низами [посвященная] элегия. Ильяса душа ушла,/ От досады (злости) горы накалились (ифена)./ Восьмидесяти лет не проживши,/ Друг умер в Ганцаха стороне (Ганцах пата),/ И боги (гъуцар) [может быть] возуныли (пелеш ятIа)?!
Спустя 12 лет данный фрагмент был включен в антологию лезгинской поэзии, изданной А.Мирзабеговым, и снабжен комментарием о том, что «другие стихотворения из наследия Стур Далаха до нас пока не дошли». Однако, уже в 2007 г. Э.Багиров обнародовал еще четыре произведения Стур Далаха, снабдив их подробными сведениями о своих информаторах.
Позднее, пользуясь предыдущими публикациями, об этом поэте писала заслуженный работник культуры Азербайджана С.Керимова: «Живший в древнем Стуре в конце XII – начале XIII вв. Стур Далах был одним из великих мастеров (литературных) той эпохи. Потомки рода Далахов и поныне живут в Стуре. В народе бытуют предания о профессиональных взаимоотношениях между Стур Далахом и знаменитым поэтом Низами Гянджеви. В своих стихах Стур Далах повествует об исторических событиях, положении лезгинских вилайятов (областей), о борьбе народа за свою свободу».

I

Родина поэта – селение Стур (лезг. СтIур) – расположено в северо-западной части Кусарского района Азербайджана, по прямой линии в 12 километрах от вершины горы Шах-даг на высоте 1820 метров от уровня моря. Существует ряд этимологий для этого, бесспорно, древнего ойконима, в том числе выдвинутых профессиональными лингвистами, и, к сожалению, отмеченных печатью языкового волюнтаризма. В данном наименовании легко выделяется корень «стI-», где между двумя согласными очевидно присутствие редуцированного гласного звука, в связи с чем возможно произношение «сутI», «сатI», «сытI», «сетI», «ситI». Написание и произношение «СутIур» зафиксировано у языковеда М.М.Гаджиева, изучавшего говоры южных лезгин в 50-х гг. XX в. Этот же корень «стI-» имеется в гидрониме «СтIал вацI» (тюркское произношение – «Ситал-чай») вблизи города Сумгаита. На территории Дагестана в Сулейман-Стальском районе аналогичный корень содержат ойконимы «Агъа СтIал», «Кьулан СтIал», «Вини СтIал». Возможно, что именно этот корень лежит и в основе ойконима «Билистан», находящегося на территории Исмаиллинского района Азербайджана.
Из числа палеатопонимов укажем на название села «Билистан», упомянутое в историческом сочинении «Китаб ал-футух» («Книга завоеваний») Ахмада ибн А’сама ал-Куфи (ум. в 926 г.): «Когда пришла весна, он (Марван ибн Мухаммад) призвал всех царей гор и к нему прибыли цари из Ширвана, Лайзана, Филана, Табарсарана и других стран, кроме Арбиса ибн Басбаса, царя лакзов, который отказался прибыть к нему. Марван ибн Мухаммад выступил и вскоре достиг села под названием Билистан, расположенного в среднем течении реки Самур. После этого он разрешил своим воинам совершать набеги по стране лакзов и они начали опустошать, грабить и жечь и так продолжалось в течение года». Как полагает ориенталист З.М.Буниятов, в данном тексте речь идет о лезгинском селении «Вини СтIал».
Аналогичную по отношению к слову «СтIур» конструкцию имеет ойконим «Хът(тI)ургъан», засвидетельствованный в том же ареале. Здесь выделяется корень «хътI-», в котором также присутствует редуцированный гласный звук. Среди лезгинских селений Дагестана (Курахский район) сходное строение отмечается в названии «Штул», где в корне «шт-» заметно наличие редуцированного гласного звука. Семантика всех трех корней – «стI-», «хътI-», «шт-» – затемнена, хотя в составных элементах «-ур», «-ал», «-ул», возможно, просматриваются окончание множественного числа – «-(у)р», и падежные флексии – «-ал», «-ул». Лексика лезгинского языка располагает нарицательными словами, по фонологическому строю эквивалентными данным наименованиям: «стIур», т.е. «невзарчный», некрасивый»; «стIал», т.е. «капля»; «хът(тI)ур», т.е. «чесотка», «шелудивость»; «штул», т.е. «правнук». Надо полагать, что ни одна из приведенных лексем не может быть привлечена для этимологии рассматриваемых топонимов.
Что касается ойконима «СтIур», выдвинем осторожное предположение о том, что своим происхождением он, возможно, обязан слову «си(н)тI», т.е. «взгорье», «пригорок», которое при утрате назализации гласным «и», способно обрести форму «ситI» и в соответствии с фонетическими закономерностями лезгинского языка, в данном случае редуцированием гласного звука с последующим процессом сингармонизации, привести к искомому корню «стI-», обремененному окончанием множественного числа «-(у)р». Таким образом, наименование «СтIур» означает «взгорья», «пригорки». Подобный вывод сообразуется и с географическим положением селения, название которого является как бы общетерриториальным для других мелких поселений – отселков и хуторов – расположенных в непосредственной близости (не более 2-5 км) от главного селения «СтIур». Это – Хът(тI)ургъан, ГъенервацI, Арчан, Элихъ, Яргъикек, ТIакIар, Сув, Гуьне, Санай уба, Вини кьер, Гьугъа кьер, – расположенные на сопредельных взгорьях и пригорках с обобщающим названием «СтIур», которое со временем закрепилось за самым крупным селением. К сказанному добавим, что именно на взгорьях в Южном Дагестане расположены три селения с названием «СтIал» – Нижний, Средний и Верхний, – а также селение «Билистан» в Исмаиллинском районе Азербайджана.

II

Два предания, бытующие среди жителей селения Стур, также свидетельствуют о его весьма древней истории. Если отвлечься от ряда явно натянутых авторских комментариев и литературных красивостей, которыми эти предания обставил писатель и журналист Э.Багиров, то можно говорить о действительно существовавшем, продолжительном драматическом противостоянии местных (стурских) язычников и христианских, позднее мусульманских, миссионеров. Укажем также, что именно здесь в 50-х гг. XX в. писатели-фольклористы З.Д.Ризванов и Б.Н.Салимов записали с уст старожилов ряд сюжетов лезгинского народного героического эпоса «Шарвили», отразивших конфессиональные реалии эпического времени. В этом отношении большой интерес представляет и патронимия селения Стур, особенно та ее часть, которая смыкается с исконно лезгинской лексикой и дает некоторое представление об имени поэта Стур Далаха.
В селении зафиксированы 28 сихилов(тухумов) – близкородственных групп – среди них и род Далагьар (ед.ч. Далагь), из которого происходит поэт. В «Книге о Стуре» приводится краткая характеристика этого рода, насчитывающего по состоянию на 2007 г. восемнадцать семей, из которых в самом Стуре живут три семьи, остальные расселены в различных городах Азербайджана и Российской Федерации: «Отличительной чертой рода являются поэтичность и склонность к творчеству. Далахар, как никто другие, исполняли и исполняют народные обрядовые и ритуальные песни. Далахар – хранители многих духовных ценностей нашей деревни». Неизвестно, являлся ли Далах основателем рода Далагьар, поскольку устная традиция указывает лишь на его принадлежность к данному тухуму. Следовательно, мы располагаем лишь его фамилией (родовым наименованием) – Далагь – и нисбой СтIур, т.е. прозванием, определяющим место его рождения или проживания. Ни один из информаторов настоящего имени поэта не называет, и это нисколько не удивительно, ибо в средние века поэты становились известны исключительно благодаря подобным прозваниям. Например, только узкий круг специалистов знает, что поэта Хагани Ширвани, которого иногда называют Ибрахимом, в действительности звали Билал или Балил, а Фалаки Ширвани при рождении наречен именем Мухаммад; подлинное имя Низами Гянджеви – Ильяс, кстати, было известно и Стур Далаху.
По способу образования в слове Далагь можно выделить корень «дал-» и суффикс «-агь», засвидетельствованный в ряде лезгинских топонимов, например, Ахцагь (администрацивный центр Ахтынского района Дагестана, южно-лезгинское произношение – Эхчегь), Кьурагь (административный центр Курахского района Дагестана), Кьилегь/КIелегь (селение в Кусарском районе Азербайджана), Гъепцегь (селение в Ахтынском районе Дагестана), Мичегь (селение в Ахтынской районе Дагестана). Значение корня «дал-» неясно, однако, с учетом перечисленных выше топонимов, надо полагать, что речь может идти о названии какой-либо местности, которое легло в основу патронима Далагь.
Самое раннее упоминание о Далахе из селения Стур и его произведениях относится к 70-м гг. XX в., когда Эмрахом Ибрагимовым из уст своего односельчанина, стурского егеря Алисмана Салимова, было записано стихотворение «Горы», будто бы принадлежащее Стур Далаху. Все прочие стихи, записаны Э.Багировым у своей бабушки Тейфе в селении Стур и ее сестры Саяд в селении Аваран Кусарского района Азербайджана.

III

Судя по скудной, но вполне определенной информации, содержащейся в стихотворениях Стур Далаха, время его жизни можно ограничить приблизительно периодом между последней третью XII в. и первой половиной XIII в. Во фрагменте, условно озаглавленном «Низами [посвященная] элегия», указывается, что до поэта дошло известие о кончине «восьмидесяти лет не прожившего» Низами Гянджеви, которого он называет своим другом. Если цифра 80 не описка собирателя и не оговорка информатора, то ее наличие в «элегии» Стур Далаха можно объяснить тем, что он сам, вероятно, достиг столь почтенного возраста или около того, и сожалеет о раннем, на его взгляд, уходе из жизни «друга из Ганцаха».
Впрочем, это – не более чем предположение, ценность же данной информации заключается в том, что для начала XIII в. «элегия» южно-лезгинского поэта является единственным упоминанием об авторе (с точным указанием его настоящего имени Ильяс, а не псевдонима Низами) знаменитой «Пятерицы». По такому поводу А.Е.Крымский, блестящий знаток эпохи Низами Гянджеви, писал следующее: «Собственно говоря, первую статейку, сколько-нибудь похожую на связное жизнеописание Низами, пусть и с грубым искажением исторических данных, мы имеем уж чуть ли не три столетия спустя после его смерти. Это глава в три страницы, которую среднеазиатец Даулат-шах (XV в.) отвел Низами в своем антологическом, компилятивном своде поэтических биографий «Тазкират аш-шуара» («Памятная записка о стихотворцах», соч. 1487 г.). Статья Даулат-шаха оставляет много желать».
До Даулат-шаха отрывочные сведения о нем сообщали Ибн Биби в своем сочинении по истории малоазийских Сельджуков, завершенном в 1250 г., Мухаммад Ауфи в антологии «Лубаб ал-албаб» («Сердцевина талантов»), содержащей историко-филологические сведения вплоть до 1228 г., Закарийа ал-Казвини, живший в XIII в. и знавший о смерти Низами Гянджеви, последовавшей, по его мнению, в 1195 г. Это обстоятельство подводит к мысли о том, что единственным из известных соотечественников Низами Гянджеви, упоминавших о нем непосредственно после его смерти был и пока что остается никому неведомый ранее поэт из южно-лезгинского селения Стур.
Весьма соблазнительно предположение о том, что эти два поэта были знакомы лично, полагаясь только на слова Стур Далаха: «Друг умер в Ганцаха стороне (Ганцах пата)». Можно говорить лишь о том, что подобная версия возможна, а не точно соответствует реальной действительности. Например, в свое время некоторые грузинские литературоведы серьезно полагали возможное личное знакомство Низами Гянджеви и Шота Руставели: «Низами большую часть своей жизни провел в соседнем с Грузией мусульманском царстве. Он был придворным поэтом ширванских шахов. Руставели мог быть лично с ним знаком. Он мог с ним встретиться на одном из поэтических турниров, нередко устраивавшихся в XII веке с участием иностранных гостей, при грузинском дворе». Хотя Низами Гянджеви не был затворником, все же трудно представить его в качестве иностранного участника на придворном (грузинском или ширванском) поэтическом ристалище. Что касается Стур Далаха, то вышеупомянутая элегическая строка больше походит на поэтический образ, указывающий на заочное знакомство с поэтом из Гянджи и осведомленность по отношению к его произведениям, а не на однозначный историко-литературный факт.
В то же время нет никаких сомнений в искренности чувств, выраженных Стур Далахом, в связи с известием о кончине великого поэта-гянджинца. Ведь он не просто говорит, что тот умер, а с предельным почтением как бы извещает других об уходе его души: «Ильяса душа ушла». Сам же Ильяс остался в памяти тех, кто его любил и уважал и как человека, и как непревзойденного мастера слова. Устойчивое выражение «руьгь хъфена», т.е. «душа ушла» само по себе выразительно и знаменательно тем, что засвидетельствовано только в речи южных лезгин и означает описательное наименование смерти, в его возвышенно-трагическом восприятии и звучании.
В элегии говорится именно о кончине, тяжелой утрате – безвременном уходе души из тела того, кто снискал огромный авторитет своей безупречной жизнью. Таким, вероятно, отложился образ Низами Гянджеви в восприятии Стур Далаха. Между тем из контекста стихотворения будто бы явствует, что гянджинский поэт был другом не столько ему, Стур Далаху, а языческим богам (гъуцар), поскольку он с осторожным сомнением задается вопросом, не впали ли те в уныние от того, что умер (кьена) их друг? Если это так и есть, то здесь обнаруживается очень смелое поэтическое сравнение: смертный человек возвышается до степени друга могущественных, бессмертных богов.

IV

Стихотворение интересно и сохранившимся в нем, по-видимому, очень старым произношением названия города Гянджи – Ганцах, – свойственным речи южных лезгин. Академик В.В.Бартольд полагает, что «название свое он получил, по-видимому, от доисламской столицы Азербайджана», имея в виду историческую область в северо-западном Иране – Атропатену. Арабы называли его Джанза. Согласно М.Каланкатуаци, кавказский Ганцах был основан арабами в середине IX в. (845 г.), и он называет его городом Гандзак в гаваре (области) Аршакашен. Местная хроника «Та’рих Баб ал-Абваб» указывает на то, что «в 245/859 году построил город Джанза в области Арран» арабский военачальник Мухаммад ибн Халид.
В своих комментариях В.Ф.Минорский со ссылкой на Н.Адонца и Дж.Маркварта пишет: «Как указывает иранское название Ганза (Ганджа) («сокровищница»), она, должно быть, существовала в доисламские времена. Провинция, где она лежит, называлась по-армянски Шакашен (греч. Сакасене) и даже во времена Александра [Македонского] славилась своим богатством». Наличие лезгинизированной на фонетическом уровне фарсидской словоформы Ганза и ее явное предпочтение арабскому Джанза, свидетельствует не только о сохранении все еще сильного иранского влияния на речь южных лезгин, но и заметном ослаблении арабской культурной традиции, столь крепкой еще в эпоху Абу Тахира Нихави (рубеж IX-X вв.).
Время жизни и творческой деятельности Стур Далаха, охватывающее, как было указано выше период правления нескольких ширван-шахов (от Ахситана I ибн Минучихра III до Фарибурза III ибн Гершаспа I, т.е. приблизительно последняя треть XII в. и первая половина XIII в.), отмечено весьма неблагоприятными событиями, негативно сказавшимися на экономическом и культурном развитии южных лезгин. С приходом к власти Ахситана I, старшего сына Минучихра III, сравнительно устойчивое состояние государства стало подвергаться малозаметным, но неуклонно усиливающимся колебаниям, проистекающим из сложных и запутанных внешнеполитических обстоятельств. С одной стороны Ахситан I будто бы продолжал политику союзнических отношений с Грузией, с другой – признавал зависимость от иракских султанов-сельджукидов.
Кроме того, большая часть территории самого Ширвана, особенно его северо-западные и северо-восточные области, признавая власть ширван-шаха, фактически являлись самоуправ­- ляемыми землями, и в XI в., как пишет В.М.Минорский, «во времена Мас’уда ибн Намдара лакзы были настроены настолько мирно, что ширван-шах хотел использовать их как посредников для обращения гумиков в ислам». Подобная роль южных лезгин в региональной политике определялась оценкой, данной еще Мас’уди в середине X в.: «Царство Лакз – оплот (му’аувал) царства Ширван». Они активно участвовали во всех военных предприятиях Ахситана I, известных по историческим источникам, – в Грузию (1173-1174 гг.), Дербент (1173-1174 гг.), Персию (1186 г.), Шамхор (1194 г.). Однако, несмотря на политическую нестабильность, «во время правления Ахситана I, покровительствовавшего ученым, философам и поэтам, большого расцвета достигла поэзия». Уцелевшие в народной памяти образцы творчества Стур Далаха являются дополнительным подтверждением этого мнения, не говоря уже о произведениях таких поэтических знаменитостей, как Хагани Ширвани и Низами Гянджеви.

Ризван РИЗВАНОВ,
Литературовед